На днях утром варил кофе и включил телевизор, показывали очередную серию «Московской саги». З0-е годы прошлого века. Главный герой, известный врач, сидит у постели больного Сталина. Вождь народов благодарит своего спасителя -- тот сделал ему сложную челюстную операцию, и спрашивает: «Могу ли я что-нибудь сделать для вас?». Профессор долго молчит. Так долго, что становится страшно. Два его сына арестованы как враги народа, и он еще не знает, что в этот момент арестовывают его невестку, обрекая на сиротство внука. Но профессор в исполнении Юрия Соломина -- настоящий русский интеллигент. И он отвечает: «Негоже врачу пользоваться своим положением у постели больного». Сцена встречи с вождем кажется неправдоподобной. Впрочем, это же кино. Но, оказывается, в жизни бывает и не такое.
...4-й год века нынешнего. Май. Туркмения. Ашхабад. В старое здание ЦК туркменской компартии, что на бывшей улице Карла Маркса, привозят женщину с двумя детьми. Детей оставляют ждать, а мать заводят в один из кабинетов. Там за длинным столом сидит коренастый человек. «Это Ниязов, я его сразу узнала», -- вспоминает потом женщина.
Ее зовут Дуня Магтимагаммедова. Она родная сестра Сапармурата Ыклымова, одного из четырех главных обвиняемых по «делу 25 ноября 2002 года», когда произошло так называемое покушение на президента Туркмении Сапармурата Ниязова. Сам Ыклымов, работавший до 1994 года заместителем министра сельского хозяйства Туркмении, уже много лет живет в Швеции, где получил политическое убежище. Тем не менее уже через несколько часов после «покушения» Туркменбаши назвал его вместе с экс-министром иностранных дел страны Борисом Шихмурадовым, бывшим главой туркменского Центробанка Худойберды Оразовым и экс-послом Туркмении в Турции Нурмухамедом Ханамовым главными организаторами заговора. Все они в результате закрытого суда, продолжавшегося несколько часов и, разумеется, подтвердившего догадки Туркменбаши, были приговорены к смертной казни, тут же самим президентом замененной на пожизненное заключение. Из этой «банды четырех» отбывает заключение лишь один Шихмурадов. Остальные приговорены заочно, Ханамов и Оразов также в эмиграции. По «делу 25 ноября» на длительные сроки осуждены сотни людей, но известно о судьбе лишь немногих. Некоторых уже нет в живых...
Большинство же тех, о ком мало что известно, -- это многочисленные родственники и близкие «заговорщиков». Согласно сталинской терминологии, это «члены семей изменников родины» (ЧСИР). Здесь нет никакой натяжки. В 2003 году, через несколько месяцев после «покушения», в Туркмении был принят закон, по которому под «изменой родине» понималось любое «сомнение в правильности проводимой президентом Туркмении Ниязовым политики».
Ыклымовы оказались одной из самых больших семей «изменника родины». Три родных брата Сапара Ыклымова -- Ыклым, Аманмухамед, Оразмамед и племянник Эсенамант -- приговорены к пожизненному либо длительному заключению. В списке, составленном Сапаром, 25 человек, -- 8 женщин и 17 детей, носящих фамилии Ыклымовых, Нияздурдыевых, Кадыровых, Бердыевых. Все они его родственники -- дети, сестры, невестки, прямые и внучатые племянники и племянницы... Все они выброшены из своих квартир и жилищ, лишены работы и средств к существованию, посторонним за общение с ними на улицах грозит допрос в полиции или в органах нацбезопасности. Они хуже чумных. В Туркмении они все -- прокаженные.
Самой младшей из них, Мерджен Ыклымовой, дочке Оразмамеда, два годика. Самая старшая, 73-летняя мать «изменника родины», Эджебай в августе этого года умерла от инсульта. Это случилось спустя пару недель после того, как пропали ее 47-летняя дочь Кяклик и 25-летний внук Давлет. На обращения в полицию и КНБ ответили, что такие лица под арестом не числятся. Пять дней их тщетно искали по больницам и моргам. Когда Кяклик нашлась, выяснилось, что все эти дни ее допрашивали в комитете нацбезопасности. Давлета так и не выпустили. (7 октября он и еще девять туркмен предстали перед закрытым судом за попытку незаконного пересечения границы, максимальный срок наказания за это по ст. 214 УК Туркмении составляет два года. Давлета приговорили к 15, а Мамура Атаева и Сейрана Мамедова -- к 18 годам. Имена остальных семи осужденных неизвестны).
У Кяклик выпытывали, куда и как сбежала из-под надзора ее сестра Дуня, требовали отречься от братьев, которые ее «бросили». А старая Эджебай не перенесла волнений. Ее хоронили одни женщины. На кладбище в Геок-Тепе из мужчин были только пять могильщиков. Их затаскали потом на допросы -- как осмелились помогать, кто разрешил копать могилу... А те несколько мулл, что пришли домой прочесть намаз у тела умершей (все это снималось несколькими видеокамерами туркменских чекистов), отказались потом ехать на кладбище. Зато туда на двух автобусах прибыли несколько десятков других мулл. Какому наказанию они потом подверглись, неизвестно. Зато известно, что спустя восемь дней после смерти Эджебай, 25 августа, Ниязов «за недостойное поведение» уволил имама Туркмении Какагельды Вепаева. Среди туркменских мусульман упорно ходят разговоры, что имам пострадал именно за эту историю, а намеки властей на то, что причиной его увольнения были посещения им ночных баров, -- выдумка Туркменбаши, который незадолго до этого сам назначил Вепаева имамом.
Первый враг Туркменбаши
...Таких семей, как Ыклымовы, ровно столько, сколько участников «заговора» против Туркменбаши. А семья в Туркмении, если считать в трех коленах, меньше десяти человек не бывает. Вот и считайте, сколько ЧСИР там сегодня в заложниках... По самым скромным подсчетам, тысячи. У нас есть более или менее подробные свидетельства об одной семье -- Ыклымовых. В первую очередь потому, что представила эти свидетельства Дуня, сумевшая летом этого года вырваться из страны «Золотого века Туркменбаши». Сейчас вместе с двумя детьми она уже в безопасности -- в Швеции, рядом со своим братом Сапаром. Но прежде чем привести ее рассказ о встрече с «алмазным венцом туркменского народа» и что этому предшествовало, процитируем один документ 13-летней давности.
Это интервью Ыклыма Ыклымова, работавшего тогда начальником управления пропаганды и правового обслуживания министерства юстиции Туркмении. Оно было опубликовано в 1991 году в первом и последнем номере журнала «Даянч» («Опора») -- первом и последнем независимом издании в Туркмении. Журнал был запрещен, его тираж практически уничтожен, а бравший интервью главный редактор М. Саламатов взят под вечный домашний арест.
В статье 116 закона Туркменской ССР «Об учреждении президентской формы правления" написано: "Президентом Туркменской ССР может быть избран гражданин Туркменской ССР из числа туркмен не моложе сорока лет, проживающий на территории Туркменской ССР не менее 10 лет". Эта запись послужила поводом для встречи с начальником управления пропаганды и правового обслуживания министерства юстиции республики Иклымом Иклымовым.
-- Прокомментируйте, пожалуйста, как юрист это положение закона. Начнем по порядку: "из числа туркмен"...
-- Я не припомню, чтобы в какой-либо стране, считающей себя демократической, было оговорено, человек какой конкретно национальности может возглавить государство.
В США, например, баллотироваться кандидатом в президенты может любой гражданин, родившийся в этой стране. На основании же нашего закона человеку талантливому -- как руководителю, как политику, -- способному вывести республику вперед, причем ни в чем не ущемляя туркмен, заранее бьют по рукам: ты не старайся, ты не работай. Этот закон дискриминирует права граждан, проживающих на территории республики.
-- "Не моложе 40 лет"...
-- Я думаю, это ограничивает права молодых. Если человек, допустим, в 30 лет осознал, что может быть президентом, и если его в этом поддерживают различные слои населения, то почему бы ему не быть президентом.
-- "Проживающий на территории Туркменской ССР не менее 10 лет"...
-- Если воспринять это положение буквально, т.е. в соответствии с правилами грамматики как настоящее время -- проживающий (последние десять лет), то выходит, что нынешний президент избран незаконно, так как у него был перерыв, связанный с выездом за пределы республики -- на работу в ЦК КПСС(...)
-- Резюме "Даянча".
-- Подоплека именно такого закона читается легко. В канун безальтернативных президентских выборов статья 116 преследовала по меньшей мере две цели:
1) заручиться поддержкой как шовинистов (Туркмения -- для туркмен), так и более умеренных сторонников национального возрождения.
2) "выключить" хотя бы на ближайшие пять лет растущую оппозицию.
Да, у нынешнего руководства есть все основания опасаться сограждан моложе 40 лет, так как они наименее подвержены страху перед возможными репрессиями и не привержены вовсе догматам правящего режима(...)
Интервью Ыклыма Ыклымова оказалось единственным в те годы публичным заявлением, сделанным в Туркмении, в котором подвергалась сомнению легитимность избрания Ниязова президентом страны. Не с той ли поры имя Ыклымовых стало вызывать у Туркменбаши изжогу...
Побег в мусорном баке
А теперь -- история Дуни Ыклымовой, записанная с ее слов. Многочасовой рассказ передаю в сокращении.
25 ноября 2002 года (в день «покушения» на Ниязова.-- А.Д.) в 11 часов утра нас, всех членов семьи Ыклымовых, забрали из своих домов сотрудники КНБ и МВД и собрали в доме матери по ул. Шота Руставели, 13. Снаружи и внутри поставили солдат с автоматами. На наш вопрос, что случилось, они отвечали, что узнаем все из вечерних новостей. Затем на брата Ораза надели наручники и увели. В тот же день они забрали всех мужчин семьи, включая несовершеннолетних. Над подростками в тюрьме издевались и жестоко их били.
28 ноября 2002 года в два часа ночи нас разбудили, двор дома был заполнен людьми КНБ и МВД. Мы хотели одеться, но руководивший выселением сотрудник КНБ по фамилии Бегчаев и сотрудник прокуратуры Бахтияр Курбанов запретили нам это сделать. Приказали выходить из дома, не одеваясь и не трогая вещей, сказали, что они нам больше не принадлежат. На улице стоял мороз. Мы сказали, что у нас дети, они могут замерзнуть, а они ответили, что это их не касается. Моя мать попросила свою инвалидную коляску, иначе она передвигаться не может. Ей отказали. На шум сбежались соседи. Одна из них принесла две кошмы, их постелили на мерзлую землю, чтобы мать могла по ним ползти. Поднять и нести ее мы не могли, у всех на руках были плачущие от страха и холода дети. На мой вопрос, куда идти нашей матери, они ответили -- куда угодно. Так они выгнали ее ночью в холод на улицу. В этот момент нас было около 50 человек женщин и детей.
Утром я вернулась на свою квартиру. Она была абсолютно пустой, ни мебели, ни вещей, ни одежды, все вывезли.
Я обратилась на следующий день в МВД, и один из сотрудников сказал, что все сделали по распоряжению «самого», и посоветовал мне не писать заявления о пропаже вещей, иначе будет хуже.
В декабре 2002 года нас предупредили, чтобы мы никуда не обращались, ни в посольства европейских стран, ни в посольство США, ни в миссии ООН или ОБСЕ. И мы никуда не обращались весь 2003 год.
Весь прошлый год нас держали как заложников. За нами постоянно наблюдали, не разрешали закрываться на замок изнутри и зашторивать окна. Наши телефоны прослушивались. После звонков из-за границы нас вызывали в КНБ, или МВД, или прокуратуру. Во время приезда в Туркменистан иностранных делегаций нас не выпускали из квартир даже хлеба купить. Так мы узнавали, что в Ашхабад приезжали иностранцы. Если кто-то на улице останавливался возле нас здороваться, его сразу же вызывали в КНБ.
В начале 2004 года ко мне домой пришли сотрудники КНБ и стали обыскивать давно пустую квартиру, требовали ответить, где я храню боеголовки. Пытались добиться от меня добровольного признания. Жить так дальше стало невмоготу, и после их ухода я, взяв детей, пошла в американское посольство и попросила предоставить мне и моим детям убежище.
5 марта 2004 года ко мне пришли полицейские. Они потребовали освободить квартиру, начали бить меня и моих детей резиновыми дубинками. Я кричала от боли, пыталась защищать детей, кричала, что буду звонить их начальству. Они сами дали мне телефон: «Звони». Я дозвонилась в УВД Копетдагского этрапа (района. -- А.Д.), начальник ответил: «Ну что я могу поделать, потерпи немного...».
А дальше случилось вот что. 7 апреля суд Копетдагского этрапа принял решение о конфискации моей квартиры. На суде присутствовали 15 иностранных дипломатов, работающих в Ашхабаде. Они возмущались, даже написали коллективную ноту в МИД Туркмении. Но ничего не помогло, им дали понять, что суд действовал по личному распоряжению Ниязова. Дипломаты из посольств США и Великобритании, представители ОБСЕ и Международной организации по миграции в течение двух месяцев весной этого года, как только могли, старались мне помочь, дважды пытались даже посадить меня с детьми на самолет, чтобы вывезти из Туркмении. Но ничего не вышло...
Я скиталась по родственникам, у кого скрывалась неделю, у кого -- две. Но как только полиция узнавала, где меня с детьми приютили, нам приходилось искать другое жилище.
И тогда я решилась бежать. 25 апреля 2004 года я с детьми пробралась на паром, который отплывал из Красноводска (туркменский порт на Каспии, ныне Туркменбаши. -- А.Д.) в Баку. Когда паром отплыл, ко мне подошли двое в штатском и сказали, что этим же паромом мы вместе вернемся в Красноводск. В Красноводске уже ждала машина, которая повезла нас в Ашхабад. Там нас подвезли к зданию МВД, меня отвели в камеру, и двое полицейских на глазах детей стали избивать меня. Затем меня подвесили за руки и стали подтягивать высоко вверх. Так они поднимали и опускали меня неоднократно. Мой шестилетний сын потерял сознание. Пока я висела с подвязанными к потолку руками, они измывались над моей 11-летней дочерью. Я не в состоянии была помочь моим детям.
Потом они завели в камеру молодого парня лет 19 и стали избивать его металлическими прутьями и ногами. Парень очень сильно кричал. Затем вдруг замолчал. Видно было, что он или умер, или потерял сознание. Один полицейский что-то сказал другому, и они оттащили парня в другое помещение.
Потом меня и моих детей отвели наверх в кабинет. Там сидел старший по чину полицейский, он сказал мне: «Если хочешь жить, вот тебе ручка и бумага, пиши, что ты отказываешься от своих братьев, затем выступишь по телевидению и радио и скажешь, что твои братья -- террористы». Я отказалась.
9 мая> я еще раз попыталась с детьми пробраться на паром. Но нас опять вернули в Ашхабад. На этот раз отвезли в бывшее здание ЦК партии, там меня завели в один из кабинетов, за длинным столом сидел коренастый мужчина. Это был Ниязов. Я его сразу узнала.
Он повернулся ко мне и спросил, почему я себя так веду -- хожу по посольствам и прошу политического убежища, почему обращаюсь в ОБСЕ за защитой моих прав, разве их кто-то нарушает? На что я ответила -- разве это не правда, что лично он нарушает мои права на нормальную жизнь. Что так невозможно жить, что это равносильно смерти и что быть чьей-то сестрой -- это не преступление, а меня преследуют именно за это. Я одна осталась с двумя детьми на улице, без дома и средств к существованию, и у меня только одна цель -- бежать из страны, чтобы спасти себя и своих детей. Я сказала, что он сам способствует этому.
Я понимала, что меня могут не выпустить от Ниязова, убьют или посадят в тюрьму. Но он сказал, что ничего этого не знал и впредь меня никто трогать не будет. Он приказал своим людям вернуть мне квартиру, что они и сделали.
В квартире я прожила десять дней, а 19 мая меня снова выселили, теперь уже без всякого суда. Так я с детьми опять оказалась на улице. Моя мать тяжело болела, но врачам строго запретили оказывать ей помощь. Врачей поликлиники, куда я обратилась за помощью после полицейских побоев и пыток и 6 марта 2004 года, и 26 апреля, уволили с работы за то, что они заактировали травмы на моем теле.
Мне уже было все равно, хуже ведь быть уже не могло. Я снова решилась на побег. Надо было только придумать, как уйти от слежки. Вечером 17 июня я вышла с детьми из квартиры, где меня тогда приютили, чтобы вынести мусор. В это время к мусорке, огороженной забором так, что ее снаружи не было видно, подъехала мусоровозка. Я подсадила в мусорный отсек машины детей и залезла туда сама. Ничего не подозревающий водитель уезжает на свалку в Чоганлы, по дороге на Ташауз. Как я выбиралась дальше из Туркмении, рассказывать не буду, чтобы не повредить тем, кто мне помогал. Хороших людей в моей несчастной стране много...
Когда об исчезновения сестры одного из «главных изменников родины» стало известно Ниязову, он взъярился и отстранил от должности очередного главу МВД Ашира Атаева и еще несколько десятков чиновников его ведомства...
Заключительную часть истории этого невероятного побега рассказал мне уже брат Дуни, Сапар Ыклымов, от которого она не «отказалась» даже под пытками. Опускаю названия стран и городов, через которые пришлось странствовать этой мужественной женщине, и имена людей, ей помогавших.
-- Однажды летом раздается телефонный звонок. Снимаю трубку -- женский голос. Представляется телефонисткой из одного центральноазиатского города, говорит, что звонит мне по просьбе Дуни. Сказала, что увидела женщину с детьми, которая целый день сидела на скамейке в городском сквере. Расспросила, кто она и откуда, пожалела и предложила забрать ее пока к себе домой, накормить и искупать детей, а уж потом думать, что делать дальше. Я ее поблагодарил, попросил ее домашний телефон, адрес. Потом связался с моими друзьями в этой стране, они сказали, чтобы я не волновался: Дуня останется под их присмотром столько, сколько понадобится для решения всех формальностей, необходимых для отправки ее ко мне. Им удалось связаться с офисом ооновского управления верховного комиссара по делам беженцев в этой стране, и 3 сентября 2004 года Дуня получила политическое убежище и прибыла в Швецию.
Дуня Ыклымова еще не оправилась от перенесенных страданий, но она и ее дети уже на свободе. Гораздо хуже тем, кто остался в туркменском «лепрозории». Сестра бывшего министра иностранных дел Батыра Бердыева (по «делу 25 ноября» он приговорен к 25 годам заключения), Дженет Ыклымова, постоянно подвергается допросам в КНБ из-за того, что за пару дней до побега она приютила Дуню с детьми. У Дженет тоже пытаются конфисковать квартиру. Измываются в туркменской ЧК и над другими семьями. Спрашиваю Сапара Ыклымова, не боится ли он, что после этой публикации преследования и издевательства над его многочисленной родней в Туркмении станут еще более изощренными.
«А разве может быть еще хуже?» -- отвечает он. Сапар рассказывает про свою 26-летнюю дочь Марал, получившую 12 сентября 2001 года диплом магистра по скандинавским языкам и менеджменту в Лондонском университете и спустя три дня вернувшуюся на родину. Она уехала в Ашхабад, чтобы быть рядом с бабушкой, не послушавшись отца, предупреждавшего, что Ниязов не даст спокойно жить и работать дочери политического эмигранта. Сейчас у Марал отняли документы, конфисковали квартиру, уволили с работы, запретили жить в Ашхабаде. За ней установлена круглосуточная слежка, ей не разрешили даже приехать на похороны бабушки.
«Вся страна сегодня в заложниках у одного человека, Ниязова. -- говорит Сапар Ыклымов. -- Захватив заложников, он не выставил никаких требований по их освобождению. Если он хочет получить меня взамен, то я готов прибыть в Туркмению. Я заявил об этом публично на следующий день после предъявленного мне обвинения, заверил это заявление нотариально и поставил о нем в известность правительство Швеции, представительства ООН и ОБСЕ. Но из Ашхабада я не получил никакого ответа. Тем не менее мое предложение остается в силе».
Аркадий Дубнов «Время новостей» 17 ноября 2004 г.
