Анализируя природу социальных и политических потрясений на Ближнем Востоке, так или иначе приходится примерять на свои страны все те факторы, которые сыграли в них определяющую роль. Молодежь, студенты, «поколение Интернета», «дети Facebook», как бы ни называли этот феномен, он был ведущим в событиях в Тунисе и Египте.
Глядя на туркменских студентов, добровольно-принудительно носящих псевдо-национальную униформу, складывается устойчивое впечатление о некой зомбированной общности, послушно сидящей на занятиях или стройно марширующей на демонстрациях. На самом деле, картина несколько разнообразнее.
Из приблизительно 100 тысяч человек, ежегодно оканчивающих среднюю школу, лишь около 5-ти тысяч получают право на обучение в туркменских вузах. Еще около тысячи студентов получают возможность выехать на учебу в рамках межгосударственных соглашений, в основном в Украину, Турцию, Казахстан, Россию. Эти категории «счастливчиков» отбираются тщательным образом и в основном представлены детьми государственной номенклатуры, имеющей связи и возможность дать взятку при поступлении в вуз (неважно — в туркменский или по государственной квоте в зарубежный). Креативная часть из оставшегося числа пытается выехать на учебу за рубеж за собственный счет — в Кыргызстан, Казахстан, Россию, Украину, даже Таджикистан. Единицам удается просочиться в США и Европу в рамках различных учебных программ. Общее количество студентов, самостоятельно выезжающих на учебу в иностранные вузы, слабо поддается учету — власти отслеживают и сдерживают их выезд посредством визовой политики, поэтому часто поездка на учебу проводится под видом устройства на работу или по длительной туристической визе к родственникам.
Приблизительно с середины 90-х годов власти озаботились тем, чтобы как можно шире охватить молодежь различными методами и приемами идеологической обработки. Возрастной ценз призыва в армию был снижен до 17-ти лет, а поступление в вузы стало возможно либо после службы в армии, либо после 2-х лет работы «на производстве», с получением соответствующей рекомендации с этого самого «производства». Понятно, что вся мужская часть молодежи тех лет прошла армию, возрастной ценз для того и был снижен, чтобы не оставлять никаких лазеек. Ну, а в армии всем объясняли, как надо жить и кого следует любить.
После прихода к власти Бердымухамедова ситуация несколько изменилась, была отменена обязательная служба в армии и отработка «на производстве» перед поступлением в вузы, но методы отбора в студенты остались прежними — связи и взятки.
Резкая разница в уровне образования в городских и сельских школах, отсутствие подготовительных курсов при вузах, отсутствие связей и финансов для самостоятельного обучения закрывают путь для получения образования многим. И трудно представить в нынешней ситуации, чтобы сирота из детского дома, каким был первый президент Туркменистана Ниязов, смог достичь значимых постов. Это же касается и рожденного в небольшом ауле нынешнего президента.
Особенно остро эта тема звучит для представителей нетуркменских национальностей — в Туркменистане действует негласный национальный ценз. И дело тут не в незнании туркменского языка: он преподается в школах давно и повсеместно. Но при доле национальных меньшинств в 20 процентов, число студентов нетуркменских национальностей — единицы. Единственный вуз в Туркменистане, который проводит обучение на русском языке — филиал российского Института нефти и газа им. Губкина, но туда, по понятным причинам, детям простых людей путь тоже заказан.
Но студенты — далеко не вся туркменская молодежь.
Сейчас уже можно с уверенностью говорить о нескольких четко выраженных и резко разделяющихся социальных и культурных стратах среди молодежи одного возраста.
В наиболее привилегированном положении с точки зрения состязательных возможностей, безусловно, находятся студенты вузов, что бы там ни говорили о промывании их мозгов идеологическими агитками. Чуть поодаль от них, но все равно, довольно близко, находятся молодые жители крупных городов, которые имеют потенциальный доступ к приемлемому достатку — многие из них заняты в сфере обслуживания, строительстве, частном бизнесе, но самое главное, у них еще остается расширенная сфера общения, достаточно высокая мобильность.
Что же касается молодежи в сельской местности, то приходится констатировать, что это уже отдельная страта, проходящая через стадию архаизации.
Государственная образовательная и социальная политика, а также вымывание сельской интеллигенции привели к тому, что молодежь этой страны деградирует не только на уровне общего образования и кругозора, но уже на уровне адекватного восприятия остального мира даже в пределах своей страны. Что-то из этого компенсируется повсеместным в Туркменистане доступом к спутниковому телевидению, но суррогаты музыки и телевизионных сериалов скорей усугубляют общую картину. Переизбыток трудовых ресурсов, ежегодно пополняемый этой категорией молодежи, приводит к стихийным захватам все новых и новых земель, их освоением без соблюдения элементарных агрономических и мелиоративных норм и с последующей потерей этих земель вследствие засоления или заболачивания. Общая производительность труда и рентабельность производства вообще позволяет лишь поддерживать благосостояние на уровне самообеспечения, характерного для натурального хозяйства. Особенно печальна участь женской части молодежи, все более скованной возвращающимся патриархальным укладом быта и жизни вообще. Выбор у девушек невелик — репродуктивная функция, сбор хлопка, ковроткачество, другие народные производства.
И когда речь заходит о таком феномене туркменской действительности, как архаизация, следует иметь в виду именно лишение молодежи, особенно сельской, всех реальных состязательных способностей и возможностей их формирования. Пока существует внутренний — локальный ресурс для существования этой категории населения, ситуация для властей особой угрозы не представляет. Наоборот, государственная номенклатура и бизнес и дальше будут стараться усилить свои позиции, делая все, чтобы закрепить и увеличить это социальное расслоение, фактически постоянно выталкивая молодую часть общества как балласт на периферию — географическую, социальную, общественную.
Несколько лет, имея в подчинении репрессивный аппарат в виде силовых структур и жесткий административный аппарат сегрегации общества по прописке, власть может чувствовать себя в относительной безопасности. Уже ликвидировано или сильно нивелировано влияние интернет-культуры на молодежь. Под неусыпным контролем находятся студенты внутри страны и особенно выезжающие за рубеж. Дети бюрократии инкорпорируются во власть и бизнес, и особой угрозы не представляют. Но только за четыре года власти Бердымухамедова школы закончили около 400 тысяч человек. Более 200 тысяч из них проживают в сельской местности, в условиях аналогичных или близких к описанным выше. Если приплюсовать сюда молодежь, окончившую школы во времена Ниязова и, как минимум, 50 тысяч остающихся на селе ежегодно, то получится более или менее адекватная картина протестного потенциала.
Существуют разные точки зрения на то, что именно может послужить толчком для социального взрыва, общественных волнений в Туркменистане — длительная засуха и конкуренция за землю или воду, межклановые противоречия или деятельность радикальных религиозных сект, обострение межнациональных отношений. Но уже ясно одно, что «горючим» материалом для всего этого с высокой вероятностью может послужить молодежь. И у власти остается очень мало времени, чтобы начать исправлять ошибки своих предшественников и свои собственные, а главное осознать саму проблему — проблему молодежи.
Мяхри Атаева, Реджеп Курбанов
Оазис
